Алексей Сафонов, футбольный агент:

С Кебе в «Спартаке» вообще была веселуха. Пропадет он в очередной раз, они ему высылают билеты, чтобы он вернулся. Кебе эти билеты сдает и живет на вырученные деньги в Африке некоторое время. Потом в клубе поумнели и стали отправлять билеты, которые нельзя сдать.

Сама обезьяна в интервью совспорту:

– Как вас увозили из Африки в «Спартак»?

– Агент говорит: «Есть «Спартак». Большой клуб» – «Ты что?! – отвечаю. – Так холодно. Так далеко. А язык там какой?» – «Русский». Я на него как закричу: «Какой русский? Забудь! Этот язык я не выучу никогда в жизни!». (Смеется.)

– Люди в Африке нам до сих пор не верят, что в России бывает тридцать градусов тепла, – с обидой жалуется Софи. – Они убеждены, что здесь всегда снег.

– Вот и я сказал агенту: «Что я там буду делать, если там все время холодно?» – «А ты просто посмотри…» Пять часов летели до Парижа, еще четыре – до Москвы. В Москве была зима. Холодрыга! В аэропорту меня забрали, посадили в машину и повезли в Тарасовку. А там после двух товарищеских матчей говорят: «Ты будешь в «Спартаке»! Надо контракт подписать». Я им: «Нет-нет-нет. Я в такие холода играть не смогу!». Но агент уговорил: «Ибра! «Спартак» – в Лиге чемпионов…» Я сразу поставил подпись. Мне выдали форму: куртку-перчатки-шапку. Но мне даже через шапку и перчатки было холодно!

– Зато сейчас он даже зимой играет без колготок и в футболках с коротким рукавом! – Софи поражается стойкости супруга. – Я его ругаю: «Колготки надевай на игру!».

 

– Правда, что «Спартак» снимал с вас по 50 процентов зарплаты за участие в матчах сборной Сенегала?

– Не-не-не. Подожди. Это была другая проблема. Ну как тебе объяснить? (Кебе опять советуется с женой по-французски.) Понимаешь… каждый раз, когда я уезжал домой из «Спартака», мне всегда не хотелось возвращаться.

– Почему?

– Когда мы были на поле, спартаковские фанаты бросили в меня… это (Кебе не произносит слово, но крепко сжимает в руке банан, который для примера взял из вазы, стоящей на столе. – Прим. авт.). Потом пошли баннеры: «Африканцы – это не наша команда!». 2001-й, 2002-й, 2003-й, 2004-й, – Ибра отсчитывает, как в тюрьме считают годы срока. – Четыре года в «Спартаке». Поверь, мне было очень тяжело!

– А я-то думала, фанаты вас любили. Недавно прочла в Интернете: «Робсон, Маркао, Тчуйсе и Кебе – лучшие легионеры в истории «Спартака».

– Была половина болельщиков, которая меня любила, ведь я играл для них, и на поле я всегда показывал характер. Но вторая половина спартаковских фанатов – какие-то непонятные… В «Спартаке» я провел один из матчей с капитанской повязкой, и та игра превратилась в кошмар! В тот день я услышал: «У-у-у-у! Почему этот черный?!» «Спартак» – большая команда. В ней было много хороших игроков. Дома ли, на выезде – мы всегда выигрывали. Но у меня в «Спартаке» было оч-ч-чень много проблем! И вы, журналисты, об этом не знали. Просто писали: «Кебе не приехал», «Кебе опоздал на очередной сбор»…

– Но вы не знали, из-за чего он не хотел ехать обратно, – качает головой Софи.

– Вы не ехали в Россию из-за расизма?

– Да. Всякий раз, когда я прилетал из «Спартака» домой, моя мама видела, как я не хочу ехать обратно. И возвращался я только благодаря тому, что мама говорила: «Ибра! Собирай вещи и езжай!».

 

– Вы чувствуете разницу между отношением к вам в Москве и в Махачкале?

– Да. В Махачкале такой проблемы нет. В Дагестане я три года, и ни один болельщик «Анжи» не сказал в мой адрес плохого слова. Если б я знал, когда переезжал в Москву, что там будет такой расизм, я бы никогда не подписал контракт. Я бы остался дома.

– В Москве даже Питер Одемвингие, у которого русский паспорт и русская мама, не избежал расизма…

– Да, я знаю. В Москве мы часто с ним встречались. Моя жена очень вкусно готовит несколько африканских блюд, и Питер звонил нам после игры и говорил: «Я очень голодный! Что там сегодня Софи приготовила?».

– В Москве вы боялись ходить по улицам?

– По улицам я всегда ездил на машине или на такси. В метро я не спускался и не пускал туда жену. Камерунец Зоа как-то спустился в метро – и его избили. Он лежал на платформе весь в крови. За ним приехали и увезли в больницу.

 

– В «Спартаке» были и африканцы, и югославы. Как у вас складывались отношения между легионерами из разных стран внутри команды?

– Мы ехали всей командой ужинать в ресторан, и всегда делалось так: русские, садитесь здесь, югославы – за тот стол, африканцы – за этот. Так было и при Романцеве, и при Чернышове. И меня это так всегда обижало! (С горечью.) В команде все всегда должны быть вместе! Только когда приехал итальянец Скала, в «Спартаке» перестали говорить «африканцы» и начали всех сажать за один стол.

– Расскажите, за что вы у спартаковского автобуса поджидали с ножом в руке сербского полузащитника «Спартака» Славко Матича?

– Все легионеры «Спартака» жили в Москве в одном районе, и из Тарасовки нас в Сокольники возил автобус. Когда я пошел первый к автобусу, этот Матич на меня кинулся и стал бить сзади! Я вышел из себя. Но Джеоргий (переводчик «Спартака» Георгий Чавдарь. – Прим. ред.) вовремя схватил меня и удержал от драки с сербом. Никакого ножа у меня не было. На следующий день они отправили серба в дубль, а потом продали. Самый опасный человек – это был Матич.

 

– В «Спартаке» в те годы была жесткая дедовщина. Досталось вам от русских «стариков»?

– (Возмущенно.) Скажи мне: где сейчас эти люди – Бесчастных, Ананко и Егор Титов, где они сейчас играют? Имя Бесчастных я не забуду никогда в жизни! Спроси про него у Тчуйсе. Нас было пятеро африканцев. Романцев вел тренировку. И вдруг один из нас попал ему мячом в руку. А Бесчастных говорит…

– Не говори, – просит Софи. – Не надо.

– Нет-нет. (Спокойно.) Я буду говорить. Я только про этот случай расскажу – про остальные не буду. Бесчастных тогда сказал: «Эта обезьяна ему в руку попала!». Я никогда не забуду этого. Я тогда еще не знал, что значит это слово. Но я попросил Тчуйсе, чтобы он перевел. И он перевел. Когда тренировка закончилась, я подошел к Бесчастных и спросил: «Бесчастных, зачем ты так сказал о моем друге? Я тоже африканец. Значит, я тоже обезьяна?». А Бесчастных мне ответил: «Да, я говорил!». И я на базе все сломал. Я сломал все внизу, где есть маленький ресепшен. Я поднялся наверх, к себе в комнату, – и сломал там всю мебель. Так мне было плохо! А через час Бесчастных постучал в мою комнату: «Открой! Я хочу поговорить». А я ему сказал: «Я с тобой больше никогда не буду говорить. И никогда тебе не открою».

– Извиниться, наверное, хотел, – предполагает Софи.

– Наверное. (Вздыхает.) Одно поле. Одна майка. Красно-белая. Одна команда. А он так говорит. Это тяжело. Это – «Спартак». И поэтому каждый раз, как только я уезжал в сборную, мне не хотелось возвращаться. Я приеду в Москву, а там: Бесчастных – раз, расизм – два, бананы – три. Лучше сидеть дома, да?