Беседа издания The Village с одним из создателей Flint’s Crew Вадимом Сидоровым.
Футбольное насилие в 90-х
Убежать из драки нельзя, но можно грамотно себя повести — например, держаться парочкой и прикрывать бока мощному товарищу, который тебя знает. И когда он услышит твой истошный визг, то обернется и увидит, что ты защитил его от палки. А в следующий раз развернется — ты ему в подмышку смотришь — и саданет кому-нибудь поверх твоей головы. Когда старшаки прошли, молодежка добивала. Не до смерти, конечно, но так, чтобы никто не встал. Чтобы враги, поднявшись, не оказались живыми-здоровыми в тылу.
В отличие от европейцев, мы не громим центральные улицы города. Мы можем собраться 500 на 500 на Красной площади — и ни один житель, ни одно стекло не пострадает. Все эти кидания стульями и грабеж магазинов после победы — это не про нас. В корнях у русского народа честная драка. Парни выезжают в лес в мягких перчатках и легких кроссовках, а не в говнодавах и метелят друг друга. Рядом спокойно проходят женщины с колясками. Я бы вообще назвал это видом спорта и сделал федерацию. Все это стало возможным благодаря фейр-плей, которую мы ввели в 1997 году.
Бывало, что махач еще не начался — до врагов метров 20, — парень оборачивается, а ему бутылка ровняк в глазину прилетает — как только глаз не выбили? И самое стремное, что бутылка не разбивается, уж лучше бы разбилась, чтобы гематомы не было. И у парня растет на глазах километровая слива по всем щам. «Ну, брат, ну неудачка». А он сожалеет не потому, что жопа на лице, а потому что не видит ничего и нормально не ********** [подерется]. Раньше в ход шло все, что ты подобрал по пути: палки, металлические прутья, пряжки от ремней и так далее. Но это все приводит к смертям, поэтому мы стали драться равными силами и без говна.
Иногда зачет в акции ставится за врыв вдвадцатером в толпу из 200 человек. В этом случае нужно махаться так, чтобы тебя положили, но не прогнали до приезда ментов. Это считается однозначной победой
Первая потеря нашей группировки — это выбитый, блин, у парня зуб. Случалось, что кому-то и челюсть ломали. Из моих знакомых никто не умирал, да и у меня никогда не было сильных переломов. Говорят, что где-то на Чистых прудах парню сломали основание черепа — тогда, конечно, все перепугались. А скольким людям я что-то сломал, понятия не имею.
Я уже и позабыл в силу возраста, в чем кайф махачей. В принципе, удовольствие такое же, как и тысячу лет назад. Молодежь всегда найдет место, чтобы подраться, драка — это неотъемлемая часть игры под названием жизнь. Девочки должны играть с куколками, а мальчики должны, ***** [блин], играть в машинки, носить пластмассовую саблю и мечтать быть героем.
В пятом классе я вместе со своей бандой стал ходить на футбол. Ходили на фан-сектор, но на нас, конечно, никто не обращал внимания. При советской власти любой ребенок младше 16 лет в 22 часа должен быть дома. А футбол начинался в 19:30, и без сопровождения родителей на него нельзя было ходить. Поэтому я покупал два билета, подходил к дяденьке, предлагал ему билет по госцене и без очереди и просил провести меня на стадион. Билеты, кстати, стоили по два рубля, это тебе не хрен собачий. На стадионе мы с дядей прощались, и я шел на фанатскую трибуну.
Мама боялась, что я стану фанатом, поэтому я утверждал, что я, сука, любитель футбола. А это две большие разницы. Мама думала, что я будущий кузьмич, то есть тот, кто стоя аплодирует опасным моментам, обсуждает составы команд. А я на самом деле рвал глотку воплями «в Союзе нет пока команды лучше „Спартака“».
В 1982 году, после матча «Спартак» — «Харлем», менты закрутили гайки: на стадионе запретили свистеть, хлопать и кричать. Только начнешь — сразу выводят со стадиона. На выезды тоже запрещали ездить. Во-первых, не продавали билеты жителям других городов, а во-вторых, физически не пускали. Ловили в городе и спрашивали: «Ты зачем сюда приехал?» Отвечаешь, что к бабушке. «Пошли в отделение, говори свой телефон домашний». Если родственники говорили, что бабушка в Самаре не живет, то находили у тебя билет, рвали и бросали на пол. Помню, в милицейском участке целая куча порванных билетов валялась. Хотя если не ************ [выпендриваешься], то могли не рвать, а разрешали продать кому-нибудь из местных за полцены.
Только в 1986 году появились перестроечные статьи о том, что фанаты — это нормально, и мы вернулись на трибуну. Я со знакомыми центровыми парнями стал зажигать свою компанию. Мы все носили бомберы. Они были разных цветов, но с обратной стороны все одинаково оранжевые. Перед битвой мы всегда их выворачивали, чтобы быть ярче. А потом бабушки рассказывали ментам, что бежала толпа в 100 человек и все в оранжевых куртках. Полиции ничего другого не приходило в голову, как искать, ***** [блин], куда рассосалась эта толпа. А толпа стояла тут же рядом, просто обратно переодев эти куртки.
Менты часто боялись вмешиваться в махачи, к тому же они не всегда успевали — 20 секунд драки тебе хватит за глаза. А как только полиция лезет с дубинками, мы все бросаемся в разные стороны. Беспорядки на стадионе происходили из-за коллективной ответственности. Когда в европейских странах ее отменили, у нас только-только ввели. Коллективная ответственность — это когда в центре сектора кто-то незаметно поднял фаер, а бьют весь сектор. И ты думаешь: «Почему я не виноват, а получаю ***** [тумаков]? А чего я буду стоять в стороне — давай и я приму участие, если уже поздняк метаться».
Легко ли завязать с фанатизмом
Наша группировка, Flint’s Crew, просуществовала лет 15–20, после чего самораспустилась. В какой-то момент произошла быстрая смена составов, а потом все заглохло. Честно говоря, не знаю, почему все кончилось. Вообще, мы были как ВИА «Веселые ребята», через которых за 20 лет прошло 125 человек. Но в душе мы Flint’s Crew и остались, поэтому на все матчи я ношу шарф нашей фирмы как залог победы «Cпартака».
На некоторое время мы с парнями растерялись, но два года назад собрались и теперь снова поднимаем шизу на родном секторе 209. Мы не орем, потому что поем. Ходим на каждый матч, если, конечно, работа не мешает. Махачи никто не отменял. Но сейчас я не нападающий, не полузащитник, а защитник. Ребята что-то бегают и мутят, а я на страже — стою у стадиона со своей братвой и *** [хрен] куда уйду. Даже если их тысяча будет против нас 50.
Последние десять лет я работаю фотографом. Обычно делаю фоторепортажи, люблю работать на выездных матчах. Публиковался в «Новой газете», но чаще всего сотрудничаю с «Ридусом». Кстати, горжусь своим материалом про выставку плюшевых мишек. Кто-то в редакции сказал, что материал и 50 просмотров не наберет — я ответил: «*** [фиг] знает, смотря как написать». В итоге он собрал 750 просмотров, люди в комментах плакали и говорили, что вспомнили детство.
